Пришли к развязке и мы.
Мифология отражений.
Вглядимся в один из контрапунктов романа.
Что связывает иезуитов и масонов? Что разделяет?
Враги? Друзья? Братья?
Тема обширна, изобилует домыслами и мифами и достойна отдельного внимательного изучения. Но хотя бы пунктирно не коснуться её здесь невозможно.
Мысль о родстве между иезуитами и масонами высказал Кристоф Бод, преподаватель музыки и иностранных языков из Гамбурга и влиятельный масон. Бод предположил, что масонство было изобретено в 17-ом веке иезуитами для борьбы против протестантизма, воцарившегося в кромвелевской Англии.
Все стороны конфликта обвиняли друг-друга в принадлежности к иезуитам. Главной ареной споров была Германия, но отзвуки дебатов доносились и до Франции.
По мнению Никола де Бонвиля, автора книги "Масоны изгоняют иезуитов из своих рядов и ломают их кинжал" (1786), масонские степени – копия степеней иезуитских. Иезуиты превратили масонов-розенкрейцеров в монашеский орден, передав свои аллегории, символы и интерпретации.
Теперь SI (Superierus inconnus – неведомые наставники) читалось как Societas Jesuitorum (Общество Иезуитов), буква G, вписанная в пламенеющую звезду, обозначала генерала иезуитов, если посвящаемому в масоны предлагали разуть одну ногу, это делалось в память об Игнатии Лойоле, который ушёл с горы Монферрат босиком, но затем был вынужден надеть сандалию на раненую ногу.
Исторические сопоставления масонов и иезуитов приводит в своей диссертации "Миф о иезуитах: От Беранже до Мишле" французский историк Мишель Леруа.
Иезуитов часто сравнивают с масонами.
Те и другие действуют под покровом тайны. В секреты деяний и законов иезуитов посвящены немногие, зато агентам, работающим на них, нет числа.
Сочувствующие иезуитам требовали запретить собрания масонов, так как они ещё менее законны, чем уже запрещённые собрания иезуитов.
" в недрах государства зарождается некое сословие; оно тщательно скрывает свои замыслы, деяния и даже сам факт своего существования, принуждает своих членов к принесению клятв столь же торжественных, что и монашеские обеты, существование его хранится в тайне, и тем не менее все осведомлены о нём, источники его доходов никому не известны, и тем не менее оно живёт безбедно; оно ускользает от посторонних взоров, само же не ведает преград, оно изумляет и устрашает окружающих, ибо ведёт себя необычно и действует под покровом тайны, оно постоянно умножает число своих членов, обезоруживая представителей власти, пытающихся его обуздать"
Барон Экштейн, редактор журнала "Католик" подчёркивает глубинное родство масонов и иезуитов (степени инициации, обряды, таинства).
Энен де Кювиллер, автор "Малого катехизиса иезуитов", считает, что иезуиты составляли "нечто вроде секты иллюминатов". Он утверждает, что прежде иезуиты были масонами, но, когда в 18-ом веке Общество Иисуса оказалось под угрозой роспуска, масоны отказались ему помочь. "Вот тут-то милосердный отец Баррюэль, сам масон, сочинил против масонов целую книгу."
Отражения отражений:
Сам миф о иезуитах, как признает Мишель Леруа, амбивалентен:
“…зачастую борцы против иезуитства начинают брать пример с ими же придуманных “мифических” иезуитов как потому, что верят в их всемогущество и пытаются сразить врагов их же оружием, так и потому, что враги эти, при всей своей отвратительности, не перестают их завораживать” .
Вновь вернёмся к роману.
"Мифология" иезуитско-масонских взаимоотражений хорошо просматривается в "Волшебной горе".
Иезуит Лео Нафта отрицает прогресс и не верит в гуманизм.
Сеттембрини, напротив, прекраснодушный либерал, верящий в возможность уничтожения страданий путем их социологической научной классификации.
"Нафта возражает Сеттембрини, оперируя совершенно "иезуитской" логикой: он объявляет бесчеловечным, наоборот, искоренение страданий, ибо отнять у человека страдание - значит лишить его самых глубоких переживаний."
И, тем не менее, масона Сеттембрини как магнитом притягивает к заклятому врагу иезуиту Нафте. Он не может от него "оторваться" и даже знакомит Нафту со своим другом-учеником Гансом Касторпом.
Как отмечает исследователь творчества Томаса Манна Соломон Апт:
"В романе есть, в сущности, две концовки. Первая — это дуэль Нафты и Сеттембрини. Сеттембрини стреляет в воздух. «“Трус!” — крикнул Нафта, этим слишком человеческим возгласом как бы признавая, что когда стреляешь сам, для этого нужно больше мужества, чем когда предоставляешь стрелять в себя другому, и подняв пистолет так, как его не поднимают при поединке, выстрелил себе в голову».
Вторая концовка — Ганс Касторп на поле боя Первой мировой войны.
«Он бежит, его ноги отяжелели от черноземной грязи, рука сжимает на весу винтовку с примкнутым штыком. Смотрите, выбывшему из строя товарищу он наступил на руку подбитым гвоздем сапогом, он глубоко затаптывает эту руку в вязкую землю. И все‑таки это он. Что? Он поет?» Да, он поет песню «Липочка» из вокального цикла Шуберта «Зимний путь». Эта романтическая песня звучит здесь и как символ отброшенных романтических иллюзий автора."
Очевидно, на чьей стороне в политико-националистическом споре находится Томас Манн к моменту окончания романа.
Отражение литературы в кинематографе.
Недавно я посмотрел фильм "Волшебная гора", снятый в 1982-ом году австрийским режиссёром Гансом Гайссендёрфером.
Фильм сделан добросовестно, чувствуется и тревожная атмосфера романа, и его фарсовая составляющая. Среди интересных актёрских работ есть и совершенно для меня неожиданная.
Нафту играет Шарль Азнавур.
Но нигде в почти 6-часовом фильме не встретилось даже мимолётного упоминания, что Сеттембрини – масон. И полностью отсутствуют очень важные для автора и внимательного читателя беседы Касторпа с Нафтой и Сеттембрини на темы масонства.
"Неудобную тему", о которой высказано гадостей, глупостей и подлостей значительно больше, чем правды, обошли стороной.
Королевство кривых зеркал торжествует!
Музыка, отражённая в тексте.
Окончательно распрощаться с мыслями о романе невозможно.
Предлагаю тем, кто не читал эту книгу, заполнить пробел.
А тем, кто читал, Томас Манн советует прочитать «Волшебную гору» дважды,
"...потому что только тогда им откроется построение книги: роман этот подобен музыкальной композиции, симфонии, идеи играют в нем роль музыкальных мотивов. Только поняв, что сквозь каждую подробность проглядывает идея, что каждая деталь здесь, при всей конкретности и реалистичности, подчинена общей структуре, многозначительна, символична, можно восполнить существенные смысловые и эстетические потери, неизбежные при первом чтении".
Выход.
Где же мы побывали?
В комнате фантазий, вымыслов, грёз?
Или в реальной жизни, а наши уставшие глаза не распознают деталей?
Верить или не верить тому (в того), кто ведёт нас с завязанными глазами. Или вопрос не в вере, а в доверии?
Как научиться видеть после, при ярком свете?
Как распознать единственно верное отражение? А может быть и не единственное. Кто их разберёт?
В мире отражённых отражений другая арифметика.
О чём это я?
Ах, да. О масонстве...