Борода и длинные волосы прикрывают лицо. Глаз почти не видно. Открыты только нос и губы. Для трубы.
Рисует звуком нечто очень важное.
Зал медленно "разогревается" вместе с музыкантами. Позади справа перекатывается большим грохочущим шаром в клетке барабанно-перкуссионной установки ударник Johnathan Blake, страдающий и кайфующий одновременно.
Слева расположился гитарист и вокалист Лионель Луэке (Lionel Loueke), худой и высокий, отсвечивающий вытянутым бритым черепом и глянцем гитары. Как всегда, в рубашке африканских расцветок. В отличие от афроамериканских коллег, он чистокровный африканец, родившийся в Бенине.
Между ними басист Ugonna Okegwo, шепчущийся с контрабасом.Часто басисты и их инструменты напоминают интимных друзей, соскучившихся друг по другу. Никак не наговорятся.
По другую сторону невысокий, подвижный как ртуть альт-саксофонист Jaleel Shaw.
Первые две композиции спокойны и прохладны. Но уже на третьей чувствуешь - попался.
И по крутой звуковой кривой уносишься ввысь, чёрт знает куда, вместе с раскачивающей музыкой.
С ним игриво и радостно спорит альт.
Пробуждение. Волны саксофонов накатывают на гальку шелестящей и потрескивающей основы ритм-секции. Том Харрелл присоединяется к комбо.
Металл трубы разделяет потоки таких разных саксофонов...
Или другой фрагмент. Начинает трио. Труба, контрабас и гитара. Луэке даже не напевает в своей медитативной манере, а посапывает, похрапывает нечто. Гитара и контрабас переговариваются. Отрывистыми короткими фразами вступает Харрелл. Постепенно бас и гитара уходят на задний план.
Доминирует чистый мягкий звук трубы.
Слушайте сами. Вместо Луэке бесподобная Эсперанса Сполдинг.
Замечательный концерт завершает нежная баллада. Тихий голос Луэке звучит дополнительным инструментом. На сей раз, ласкающим слух.
И так и уходит со сцены, согнувшись под "тяжестью" трубы и флюгельгорна.
Ещё одна деталь. Не существенная в музыкальном плане, но важная для понимания происходящего. После концерта я зашёл за кулисы. Уставшие музыканты расслаблялись. Эскофри с бокалом вина в руках беседовал с двумя дамами. Остальные разговаривали с друзьями и почитателями.
Сквозь эту "тусовку" куда-то шёл Харрелл. Ни на кого не глядя, ничего не видя и не слыша.
Харрелл, вернувшийся в СВОЙ МИР. До следующего концерта.
Стена музея превратилась в объект вселенского искусства, и только забытый кем-то велосипед напоминал о её земном происхождении.
А в ушах наших, головах, телах продолжала звучать музыка.
И звучит до сих пор.
Музыка нетто, дамы и господа.