Дамы и господа!
В Иерусалим тем вечером мы пробивались с боями. Именно в это время неподалёку проходил Иерусалимский Парад Гордости. Улицы перекрыты, полицейские пытаются избежать кровопролития, разделив участников парада и ультраортодоксов. Не до театральных спектаклей святому городу.
Администрация фестиваля даже прислала предупреждающее письмо, чтобы после, в случае чего, заявить, "а мы предупреждали".
"Случая чего" не представилось. Бои оказались виртуальными. Пёстрая демонстрация, как сон, стороной прошла.
Но минимум два ярких (в прямом смысле этого слова) представителя оказались с нами. Один в зале рядом с Маринкой - мускулистый красавец-гигант с зелёными волосами и зелёной же сумочкой на коленях, усыпанной стразами.
И второй - на сцене. Стивен Коэн - гибрид южноафриканца, белого, гея и еврея (так он сам себя определяет) поведал нам историю утраты любимого. С танцором Элу он был вместе 20 лет до дня смерти последнего.
Иной бы горько плакал, не зная, как жить дальше, а хореограф и перформер Стивен Коэн послушался бабушку.
"Как я смогу жить?", - спросил Стивен у неё.
«Брось свое сердце под ноги … и шагай дальше!»
Результат - странный и яркий одноимённый перформанс, с которым объездил пол мира.
Чересчур странный и чересчур яркий.
Как принято в современном искусстве, всё началось заранее. На сцене без занавеса инсталляция из пуант, игрушек, подсвечников и странной конструкции из патефонов.
На заднем фоне гигантский экран. Стивен вначале появляется там, а перед нами значительно позже, взбираясь на сцену под трогательную музыку.
Осторожно балансируя на двух длинных костылях, в белой пачке и странной маске бабочки со Звездой Давида, "горящей во лбу".
Туфли-копыта, а под ними белые гробики. Зрелище настолько непривычное, что вместо того, чтобы саркастически усмехнуться, зрители замирают и, затаив дыхание, следят за перемещениями перформера.
Чрезмерность во всём, переполняющая спектакль, даже изъяны заставляет поблёскивать. Коэн открыто заявляет: "У каждого свои табу, свои границы выносимого и дозволенного."
А после всё это демонстрирует в полной мере.
Много красивого и ужасного, возвышенного и пошлого, элегантного и отталкивающего было в перформансе. Некоторые моменты просто невыносимы. Экранный Стивен всё в той же "девственно белой" пачке, маске-бабочке и на огромных каблуках появляется на скотобойне среди истекающих кровью обезглавленных коровьих туш и удивлённо-испуганных взглядов чернокожих забойщиков. Кровь, настоящая кровь заполняет экран, лишая "девственности" белую пачку. Коэн падает в гигантскую кровавую лужу под дикий рёв забиваемых животных. Зрители, сидевшие по краям, начали покидать зал. Смерть зашкаливала, как всё в этом перформансе.
"Memento mori" на экране переходит на сцену изящно-меланхоличным танцем в юбке из играющих патефонов.
Зажигание свечей в гигантских канделябрах.
Зажигание свечей в гигантских канделябрах.
Остаются бокал для кидуша и две свечи. Стивен Коэн зажигает их и... превращается в "благоверного" еврея. Звучат слова молитвы.
- Барух ата Адонай элохейну мелех аолам...
В нашей стране переводить это не надо никому. Коэн благословляет вино, протягивает руки к коричневому параллелепипеду, похожему на молитвенник.
Наступает самый провокативный момент перформанса. Молитвенник оказывается шкатулкой с пеплом покойного Элу.
Оттуда Стивен достаёт ложечку праха и... съедает его, запивая освящённым вином.
"Теперь я - могила моего возлюбленного, его гроб", - заявляет Стивен залу и удаляется, покачиваясь на гигантских каблуках.
Ему на смену приходит густой липкий туман и медленно стекает в зрительный зал.
Волны его накрыли нас с головой. Слева взахлёб рыдал зелёный гигант. Сзади справа кто-то истерически хохотал, невидимый за дымовой завесой.
Глаза слезились. Дышать становилось трудно.
"Как ты думаешь?", шёпотом спросил я Маринку.
"То что сюда подмешали, слезоточивый газ или веселящий?"
В последний раз в мареве сине-белых едких завихрений мелькнул Стивен Коэн и исчез окончательно, оставив нас в густом тумане неизвестности.
Мы разглядывали потустороннюю красоту пробивающихся язычков пламени, но всё было кончено. Стивен не вышел на аплодисменты.
Появился он в той же маске минут через десять после перформанса для беседы с художественным руководителем фестиваля Ициком Джули, и уселся в кресло, поджав ноги.
Вопросы были разные, а ответ один.
- Всё, что хотел вам рассказать, есть в моём представлении.
Плача по усопшему, Эло мы разошлись по домам, дамы и господа.
