Cedar Lake Contemporary Ballet - европейский дивертисмент

Дамы и господа.

10 лет назад в 2003-ем году Нэнси Уолтон Лори, одна из самых богатых женщин мира, решилась создать балетную труппу. Собрать талантливых танцовщиков и сосредоточиться на сотрудничестве с лучшими мировыми хореографами.

Так и возникла группа Cedar Lake Contemporary Ballet, во второй раз приехавшая на гастроли в Израиль.

Юбилейный сезон. Можно подводить промежуточные итоги. Один из самых разнообразных репертуаров мирового балета. Замечательные танцовщики прекрасно владеющие любыми танцевальными стилями от классики до модерна и авангарда. Опыт работы с такими хореографами, как Alexander Ekman, Crystal Pite, Hofesh Shechter, Jo Strømgren, Andonis Foniadakis, Sidi Larbi Cherkaoui, Ohad Naharin и Jiří Kylián...

Слова, слова, слова. Привлекательные, правильные, важные. Но театр - это, прежде всего, зрелище. И грех забывать об этом. Так вот, к  оценке увиденного спешу вернуться, чтобы увлечь вас за собой.

 
Photo: Paula Lobo

Первый балет.
Хофеш Шехтер родился в Иерусалиме в 1975-ом году. Один из интересных и талантливых хореографов Великобритании, куда перебрался после учёбы в Израиле и Париже. В 2008-ом году получил приз Critic’s Circle National Dance Award за лучшую современную хореографию. Отвечая на вопрос о том, почему он оставил Израиль, Шехтер шутливо ссылается на жару и серьёзно рассуждает об отсутствии у него стимулов к саморазвитию в Тель-Авиве. "Мир танцев в Израиле - это очень закрытая, небольшая община, где все знают друг друга, и мало что происходит вне танцев Батшевы".
Violet Kid, привезёный Cedar Lake Contemporary Ballet в Тель-Авив, типичен для Шехтера. "Я обнаружил, что хореография дает мне способ выразить свои эмоции, в том числе гнев, - сказал он как-то в интервью. - Большинство моих работ автобиографические и являются отражением личных чувств. Я намеренно привношу в постановки столько тоски и насилия, потому что они отображают пережитое лично. Как и у многих тихих, застенчивых людей, мой гнев накапливается, а после взрывается".
Голос за сценой (один из главных героев всех трёх балетов) что-то вещает о важности первого впечатления, начальных 30-ти секунд представления. На авансцене - 14 человек. Обычная повседневная одежда. Джинсы, разноцветные майки. Свет падает сверху, оставляя на лицах ложбины теней.
А голос продолжает нашёптывать нечто строго-ласковое, воспитательное, наставительно-дидактическое: "Надо быть проще, лучше. Вот-вот, вот так, уже лучше, намного лучше, спасибо." И исчезает, растворяясь в сценических небесах.
Начинается движение. Танцоры странно изгибаются, кособочят, извиваются.

     

Угловатая пластика креветок. Всё на одной дрожащей электронной ноте. Музыку написал сам хореограф. Он же - один из костюмеров и постановщиков освещения. Нота разбивается, дробится и накатывает волнами.
Полутьма-полусвет. Колышущаяся стена. Сквозь электронный сумбур начинает пробиваться мощный пульсирующий ритм. Грубый, но создающий и поддерживающий некое подобие гармонии. Бессмысленные движения становятся упорядоченными. Свобода ли это? Нет, скорее рабство. Но удобное и структурированное. Связи рвутся. И голос, вкрадчивый голос прощается: " Я не буду говорить с вами более..."
Мы оказались в некоем посторуэлловском мире. Прощание со Старшим Братом, удалившимся и оставившим свою паству. А как жить без него, как существовать без Голоса, зовущего и управляющего, не знает никто. Хаос в душах осиротевших младших братьев и сестёр, сумятица тел. Барабанная дробь бъёт током.
Поиск устойчивых структур обрывается на полуноте. Танцоры то застывают в йоговских позах, то начинают попарно кружиться в странном танце, скорее напоминающем бой.
Тюремный дворик. Конус резкого света выхватывает из тьмы вальс электронных узников. Руки за спиной. Прогулка-пробежка. Одна из немногих устойчивых форм существования в этом мире. И сиротливая кучка с дрожащими воздетыми руками. Где ты, любимый вождь и учитель? Так страшно и одиноко без тебя...

  Второй балет.

Александр Экман. Один из моих любимых хореографов. Танцевал в Королевском шведском балете, компании Cullberg (Швеция) и Нидерландском театре танца II, о котором я писал ранее. С 2011 по 2013 год является приглашенным хореографом в Нидерландском театре танца.
"Tuplet" (или "Дуоль" - две ноты, имеющие длительность трех нот того же вида).
Занавес поднят, в зале шум, на сцене тишина. Провода, прожекторы, споты. Неторопливо и сосредоточенно технари что-то устанавливают. Последние штрихи перед началом. Шесть белых прямоугольных экранов на полу. И два вертикальных сзади, показывающих чёрно-белое кино. На левом - сменяющие друг друга обнажённые торсы и жестикулирующие руки, что-то излагающие на языке жестов. А на правом - двигающиеся рты, безмолвные и выразительные.
Незаметно на одном из белых горизонтальных прямоугольников возникает танцовщица, пытающаяся повторить движения на экранах. Появляются второй, третья, четвёртый, пятая, шестой танцоры. Они стоят, лежат, перекатываются по полу, приседают, преклоняют колени. И непрестанно жестикулируют, соревнуясь со своими чёрно-белыми двойниками. Движения рук и ртов распространяются на тела. Кажется, что это монологи в никуда.

   

Кино исчезает, но появляется голос. На сей раз этакий регулировщик движений.

"Повернул направо, склонился, подпрыгнул, пошёл туда, не знаю куда..."

Прожекторы меняют направление удара. На фоне подсвеченного сзади белого занавеса возникает чёрный профиль. Театр одной тени, где в главной роли человек. Блестящий танцор Джонатан Бонд. Его пластика непередаваема. Это надо видеть. Не верится, что движется человек, а не анимированная компьютерная модель. Отточенно, виртуозно и смешно. Безумно смешно.

И опять свет меняется. Шесть танцоров занимают свои белые прямоугольные сценки. Каскад микро танцев. Широко открытые рты, удивление, вздохи, гримасы, маски, хохот на сцене и в зале. Откуда-то на мгновенье возникает Моцарт, чтобы тут же пугливо исчезнуть.

Возращается голос. Он начинает произносить имена актёров, заставляя их мгновенно двигаться, реагировать всем телом, импровизировать.

Танец выпадающих имён. Марионетки, управляемые звуком.

Новая сцена. Нежный бархат гавайских закатов. Коврики превращаются то ли в пляжные подстилки, то ли в фестивальные звёздные дорожки. В свете ярких юпитеров начинаются съёмки чего-то очень нарядного и гламурного. Райское наслаждение. Счастье в бежевом цвете тональной крем-пудры.

И опять кино. Джаз. Немой чёрно-белый музыкальный фильм. Fly Me To The Moon в исполнении британского пианиста, перкуссиониста и ударника Виктора Фельдмана. Беззвучная жестикуляция музыкантов. И шестеро, отбивающие ритм на своих телах. Jazz on Bones.

Круг замкнулся. Мы вернулись к первоначальному движению рук и губ, казавшемуся хаотическим. Но сейчас оно обрело звук и смысл. Шестеро ударников-танцоров шаманствуют, творя нечто безумно свинговое, а безмолвные музыканты на экране прощаются с нами.

И третье представление.
"Necessity, Again" ("Необходимость, Опять"). Норвежский режиссёр Йо Стромгрен не только успешный хореограф. В 1998-ом году он основал группу Jo Strømgren Kompani и объездил с ней половину мира. Его постановочный стиль отличает синтез театра, абсурда, музыки, кино, мультипликации, юмора и, разумеется, танца.

На сцене - небольшой белый столик и одинокий стул. Пятящиеся танцоры волочат верёвки, увешанные белыми исписанными листами. Неизбежная ассоциация - сцена с монахами из "Андалузского пса" Бунюэля. Противный скрип бумаги по гладкому полу сцены. Голос французского философа Жака Деррида, рассуждающего о понятии необходимости, внутреннем давлении, контрапункте и чём-то ещё, не менее важном и существенном. Тяжёлые от философских истин листы бумаги постепенно заполняют сцену. И вот бумажки, как стиранное бельё, колышутся на верёвках заднего плана. Голос затихает, а с нами остаётся Шарль Азнавур. 10 танцоров в одежде 60-х годов. 5 мужчин в галстуках и рубашках и 5 женщин в красивых юбках и платьях. Цвет, свет, музыка. Стиль! И вот уже первая пара начинает отплясывать что-то ужасно старомодное и, в то же время, вечное под хриплый завораживающий голос певца.

А бумажки шуршат под ногами... Вот он - контрапункт, о котором вещал Деррида. В таких бессюжетных спектаклях хочется понять главную режиссёрскую мысль. Приведу высказывание самого Джо Стромгрена. " Необходимость формулировать всё в словах, даже само понятие необходимости, возможно является болезнью нашего времени. Этот балет - дань уважения пространству между словами - тем мгновениям, когда нам хочется быть эмоциональными, а не рациональными."

"Эсперанса" Азнавура. Бумаги не уступают, лезут из всех дыр. Продолжается перекличка философской премудрости и лёгких ажурных танцев. Тёплый свет, кремовая сентиментальная нежность. Начинаешь понимать, как порой этого не достаёт.

 

Летают бумажные снежки - переносчики книжной мудрости.

Странный танец мужчины с обнажённым торсом и ног танцовщицы, лежащей на столике. "Аве Мария" бормочет грустящий шансонье. Ещё двое танцоров то ли раскачивают, то ли удерживают утлое судёнышко стола в неспокойном бумажном море и уводят его в тихую музыкальную гавань.

Но листы не сдаются. Бубнящий голос за сценой продолжает вещать, вызывая настоящую бумажную грозу. Гром. Шелест порхающих листочков подобен шуму дождя.

Обнажённые танцоры в сердце тайфуна мыслей и слов. Лёгкая грусть от осознания невозможности гармонии. Ведь у каждого где-то в пространстве и времени существует то самое единственное судьбоносное письмо, записка, сокровенная мысль. Но как отыскать это в клокочущем океане целлюлозы?

Голос устал. Он начинает заговариваться, запинаться, накладываться сам на себя.

Но устали и танцоры.

Значит, пришло время и мы прощаемся. 10 человек, подарившие нам 28 минут радости и грусти, лёгкого танца и тяжёлого скрипа важных бумаг.

И зрители, насладившиеся этим изысканным редкостным блюдом.

В одном из интервью основательница ансамбля Нэнси Уолтон заявила, что ей хотелось в святая святых американского танца Нью Йорке создать европейский оазис, показать американцам иную школу на самом высоком уровне.

Возвращаясь домой, мы перебирали ощущения и воспоминания - послевкусие трёх интересных балетов. Подобно тому, как правильный набор физичеких упражнений пробуждает в теле гармонию физическую, эти три таких разных спектакля вызвали резонанс в самых отдалённых уголках наших душ. Как и желала Нэнси, мы зарядились замечательной порцией искусства. Европейским было всё, включая стиль юмора и движений.

Эксперимент удался, дамы и господа.